Генеральный штаб в годы войны

Глава 3.
Гроза на юге

Должен сказать, что советское стратегическое руководство во главе с И. В. Сталиным было убеждено, что рано или поздно враг снова обрушит удар на Москву. Это убеждение Верховного Главнокомандующего основывалось не только на опасности, угрожавшей с ржевского выступа. Поступили данные из-за рубежа о том, что гитлеровское командование пока не отказалось от своего замысла захватить нашу столицу. И. В. Сталин допускал различные варианты действий противника, но полагал, что во всех случаях целью операций вермахта и общим направлением его наступления будет Москва. Другие члены Ставки, Генеральный штаб и большинство командующих фронтами разделяли такое мнение.

Исходя из этого, считалось, что судьба летней кампании 1942 года, от которой зависел последующий ход войны, будет решаться под Москвой. Следовательно, центральное — московское — направление станет главным, а другие стратегические направления будут на этом этапе войны играть второстепенную роль.

Как выяснилось впоследствии, прогноз Ставки и Генштаба был ошибочным. Гитлеровское командование поставило своим вооруженным силам задачу… на южном фланге фронта — прорваться на Кавказ. Конкретизируя задачу, ставка Гитлера в директиве № 41 от 5 апреля 1942 года указала: «...в первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке (выделено мной.— С. Ш.) с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет».

От ошибочного прогноза Ставки относительно главного удара противника логически потянулась нить к недооценке южного направления. Здесь не были размещены резервы Ставки — основное средство влияния стратегического руководства на ход важных операций. Не были и проработаны [36] варианты наших действий на случай резкого изменения обстановки. В свою очередь недооценка роли южного направления повлекла за собой терпимость к промахам командования Юго-Западного и отчасти Южного фронтов.

Генерал Козлов и другие должностные лица, повинные в поражении под Керчью, также были сняты со своих постов и снижены в званиях. Уцелевшие войска трех наших армий с трудом преодолели пролив и оказались на Таманском полуострове. После этого 47-я армия была поставлена здесь в оборону, 51-я, пополнившись, вошла в состав Южного фронта, а 44-ю вывели для укомплектования в район Махачкалы. На базе управления Крымского фронта 20 мая 1942 года был сформирован Северо-Кавказский фронт под командованием С. М. Буденного. В оперативном отношении С. М. Буденному были подчинены весь Черноморский флот и Азовская флотилия. Фронт получил задачу оборонять восточный берег Азовского моря, Керченский пролив и побережье Черного моря до Лазаревской.

Пока продолжались бои на Керченском полуострове, армии Юго-Западного фронта перешли в наступление под Харьковом. Генштаб с большим опасением следил за событиями. Поначалу они развивались успешно, и Верховный Главнокомандующий упрекнул Генштаб в предубежденном подходе к столь удачной операции. Однако вскоре все круто изменилось.

Советские войска продвигались вперед, а немецкое командование тем временем, вопреки нашим прогнозам, начало главную из своих операций, намеченных на 1942 год. Для того чтобы вермахт мог достичь поставленных ему задач, он должен был разгромить наши Юго-Западный и Южный фронты, и в первую очередь ликвидировать барвенковский выступ, откуда левая ударная группа Юго-Западного фронта наступала на Харьков. [40] Выступ этот расчленял группировку немецко-фашистских сил, нависая над Донбассом.

Разведка наших фронтов проглядела подготовку армейской группы Клейста, который в районе Краматорска сосредоточил одиннадцать дивизий с большим количеством танков. Поэтому удар, предпринятый оттуда с утра 17 мая, был совершенно неожиданным для 9-й армии и всего Южного фронта. Эта армия, перед тем ослабленная в боях местного значения, не смогла отразить натиск. За сутки боя враг продвинулся на 20 километров, причем мощь его удара не убывала, а возрастала — в дело вводились все новые н новые группы танков и мотопехоты. Очень быстро наметилась угроза тылу нашей 57-й армии, находившейся западнее 9-й, и всей ударной группировке Юго-Западного фронта, наступающей на Харьков с юга.

До конца июня поредевшие войска Юго-Западного фронта вели под Харьковом тяжелую борьбу: прорывались из окружения, отходили и оборонялись на подступах к реке Оскол. А силы противника продолжали возрастать. Гитлеровское командование сосредоточило на юге нашей страны четыре свои полевые (2, 6, 11 и 17-я) и две танковые (1-я и 4-я) армии. Кроме того, сюда прибыли 2-я венгерская, 8-я итальянская и 3-я румынская армии. Управление немецкими войсками подверглось серьезной реорганизации. Были образованы две группы армий— «А», нацеленная на нижнее течение Дона и отсюда на Кавказ, и «Б», нацеленная на среднее течение Дона и район Сталинграда.

Обстановка все время оставалась крайне напряженной. Противник господствовал в воздухе и наносил массированные авиационные удары по нашим отходящим войскам, не давая им возможности организованно подготовить и занять оборону. Вражеские танки и пехота при мощной поддержке артиллерии и авиации предпринимали частые атаки.

Все напряженно ждали, что вот-вот начнется активный натиск группы армий «Центр» на Москву. Но время шло, и, кроме акций против вырывавшихся из окружения войск П. А. Белова, не было иного признака намерений противника повторить наступление на советскую столицу. В ночь на 20 июня с Юго-Западного фронта сообщили, что захвачен оперативный план немецкого командования. В Генштабе взволновались: такое случается не часто. Оказалось, самолет противника из-за плохой погоды потерял ориентировку, попал под огонь нашей зенитной артиллерии и был сбит. Два офицера сгорели, а один — майор — остался жив. Он пытался уничтожить документы и скрыться; наши солдаты настигли его, и в перестрелке он был убит. Так к нам попали карта с нанесенными на нее задачами 40-го танкового корпуса и 4-й танковой армии немцев и много других документов, среди них шифрованные. К шифру быстро удалось найти ключ.

Последняя декада июня 1942 года была очень важной и для противника. Он заканчивал сосредоточение и развертывание трех мощных ударных группировок: одной — в районе северо-восточнее Курска, другой — северо-восточнее Харькова (ее в Генштабе именовали волчанской) и третьей — в районе Краматорска. Эти-то группировки и должны были захватить Кавказ и овладеть средним и нижним течением Дона н Волги. Для пополнения своих сил только на воронежское направление гитлеровское командование дополнительно перебросило 28 дивизий.

Теперь доподлинно известно, что операция противника, получившая условное наименование «Синяя», предусматривала разгром советских войск на южном фланге советско-германского фронта в два этапа. Прежде всего предполагалось достичь успеха на воронежском направлении. Для этого предназначались курская и волчанская группировки войск, которые наносили удар по стыку наших Брянского и Юго-Западного фронтов, а стыки, как всем ясно, всегда были самым уязвимым местом оперативно-стратегического фронта.

Достигнув Дона, командование противника планировало повернуть свою 4-ю танковую армию вдоль западного берега реки на юг и отсечь пути отхода основных сил нашего Юго-Западного фронта на восток. К этому времени ударная группировка немецких войск (в нее входила 1-я танковая армия), наступающая из района Краматорска, должна была разгромить наш Южный фронт и через Ростов ворваться на Кавказ. Частью сил одновременно предполагалось через сальские и калмыцкие степи выйти на Нижнюю Волгу. Гитлеровские стратеги готовились таким образом создать гигантское окружение советских войск в крайне неудобном для их обороны обширном районе. А дальше, как говорится, все было уже делом техники: на безводных, выжженных южным солнцем, гладких, как стол, степных просторах стали бы властвовать танковые и авиационные кулаки противника.

К сожалению, из доставленных со сбитого самолета документов немецкого командования все еще не было ясно, где именно будет нанесен главный удар. Группировка немецко-фашистских войск на подступах к Москве держалась пока пассивно. Это, однако, вовсе не значило, что она и впредь будет вести себя так же, особенно если немцы ворвутся в Воронеж, откуда можно было бы начать обходный маневр и отрезать Москву от юга и востока страны. Верховный Главнокомандующий и Генеральный штаб по-прежнему считали, что Москва — главная цель планов противника.

Генеральный штаб кроме обычных данных об обстановке на фронтах особенно тщательно готовил ежедневные справки о состоянии резервных сил, в первую очередь армейских объединений. Поскольку резервные армии формировались в районах, обеспечивающих быстрое сосредоточение этих сил под Москвой, Воронежем и на среднем течении Дона, Ставка не предпринимала их перегруппировок. [45]

...28 июня с Брянского фронта, которым тогда командовал генерал Ф. И. Голиков, доложили, что враг нанес мощный удар на воронежском направлении. Через день начался сильный натиск на Юго-Западный фронт — наступала 6-я немецкая армия с большим количеством танков. Удары отразить не удалось. Оборона 40-й армии М. А. Парсегова на Брянском, 21-й В. Н. Гордова и 28-й генерала Д. И. Рябышева на Юго-Западном фронтах оказалась прорванной. Танки и мотопехота противника рвались через Касторное на Воронеж с запада и через Волоконовку на Коротояк — с юго-запада. Наносились также сильные авиационные удары с воздуха.

После прорыва крупных танковых сил противника в полосе Юго-Западного фронта, где они преодолели реку Оскол у Чернянки, на стыке с Брянским фронтом образовался опасный танковый кулак, который мог ударить в тыл и тому и другому фронту.

В то же время и в полосе Брянского фронта сильная танковая группировка противника вышла в район Горшечное (100 километров севернее Чернянки). В случае поворота этой группировки на юг, навстречу находящимся у Чернянки немецким войскам, части наших 40-й и 21-й армий попали бы в окружение к западу от Оскола. Помимо того, враг продолжал сохранять свободу маневра с целью отсечения путей отхода на восток главных сил обоих наших фронтов.

Генеральный штаб быстро определил угрозу, возникшую на стыке двух фронтов. Прежде всех забеспокоился Н. Ф. Ватутин, который в это время исполнял обязанности начальника Оперативного управления Генштаба. Николай Федорович знал, что общее соотношение сил на юге — в полосах действий групп армий «А» и «Б» —отнюдь не в нашу пользу. У противника на 1 июля 1942 года было 900 тысяч солдат и офицеров, более 1200 танков, свыше 17 тысяч орудий и минометов, 1640 боевых самолетов. Брянский, Юго-Западный и Южный фронты могли противопоставить 655 тысяч человек, 740 танков, 14200 орудий и минометов, около 1000 боевых самолетов. Таким образом, наши войска уступали врагу в численности. К тому же тот держал в руках оперативно-стратегическую инициативу. В данных обстоятельствах это было чрезвычайно большое преимущество, обеспечивающее гитлеровскому командованию свободу выбора направления удара и возможность создавать решительное превосходство сил и средств на этом направлении.

Противник, однако, не стал окружать советские войска западнее Оскола, а, выполняя оперативный план своей ставки, стремительно развивал наступление на Воронеж.

И. В. Сталин тогда с особым вниманием присматривался к району Воронежа. Возможно, он предполагал, что, прорвавшись сюда, немецкие войска форсируют Дон и начнут обходное движение в тыл Москвы. Стремясь упрочить положение на воронежском направлении, Ставка приказала выдвинуть на левый берег Дона три армии — 3, 6 и 5-ю резервные, которые были затем переименованы соответственно в 60, 6 и 63-ю армии. Они заняли оборону от Задонска до Клетской. Одновременно Брянскому [46] фронту передавалась и только что сформированная 5-я танковая армия опытного и храброго генерала А. И. Лизюкова для контрудара но северному флангу противника, наступающего на Воронеж. Советское стратегическое руководство и Генеральный штаб полагали, что если начать контрудар без промедления, то эта армия совместно с 17-м танковым корпусом фронта сумеет изменить обстановку в нашу пользу. Кроме того, фронту передавался 18-й танковый корпус.

В Генеральном штабе с большим нетерпением ждали известий о начале контрудара. А их не поступало. Командующий фронтом задачу танкам не поставил и в течение всего дня 3 июля 1942 года. Это обстоятельство настораживало, и И. В. Сталин приказал А. М. Василевскому вылететь 4 июля на Брянский фронт и помочь быстро организовать отпор противнику под Воронежем.

Контрудар Брянского фронта начался только утром 6 июля. Единого мощного натиска войск не получилось — корпуса и бригады действовали разрозненно, и танкам противника в тот же день удалось ворваться в западную часть Воронежа. Правда, немецкое командование было вынуждено развернуть против 5-й танковой армии часть своих сил. Противника разгромить не удалось, но и восточную часть Воронежа ему не отдали. Линия фронта здесь установилась прочно.

Что же касается Юго-Западного фронта, то там на оборонительный рубеж, построенный в тылу, Ставка спешно вывела части пяти укрепрайонов. Но оборона, не обеспеченная в должной мере полевыми войсками, в северной части рубежа была преодолена врагом. Основные силы Юго-Западного фронта продолжали отходить.

В те трудные дни нашего отступления на юге не радовали и вести из Крыма. 30 июня утром командование Северо-Кавказского фронта — С. М. Буденный, Г. Ф. Захаров и И. С. Исаков — сообщило, что руководители обороны Севастополя доложили о критической обстановке в городе: враг ворвался с севера на Корабельную сторону. В переданном в Ставку докладе севастопольцев прямо говорилось: «Боевые действия принимают характер уличных боев... Противник резко увеличил нажим авиацией, танками; учитывая резкое снижение нашей боевой мощи, надо считать, в таком положении мы продержимся максимум два-три дня». Военный совет фронта просил разрешить эвакуацию войск и населения, продолжая сопротивление врагу до конца.

Ставка утвердила эти предложения, и эвакуация началась. Но защитники города-героя продолжали сражаться в отдельных районах до 9—12 июля. Часть бойцов перешла на партизанские методы борьбы в горах. Героическая оборона Севастополя завершилась. Его защитники надолго приковали целую армию гитлеровского вермахта, не дали врагу использовать отличную базу флота на Черном море, постоянно угрожая его флангу и тылу на юге. Тем самым они решили большую оперативно-стратегическую задачу. «Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа», — писал 13 июня 1942 года И. В. Сталин в своем приветствии воинам осажденного города. В летописи героизма, проявленного в Великой Отечественной войне, появилась новая страница о подвиге города-героя Севастополя.

...Горький запах горящих хлебов, перегретого железа и крови стоял над родными мне полями Дона. Высоко в небо вздымались тучи дыма и пыли на трудных дорогах нашего отступления... Танки и моторизованные части немецких войск были уже в Воронеже, а пехота длинными, гадючьего цвета колоннами ползла и ползла с запада. Под ударами танков и пехоты, под бомбежкой вражеской авиации, с непрерывными тяжелыми боями отходили на восток наши воины.

Теперь недалеко от военных дорог лежала моя родина — станица Урюпинская. Представлял себе, как в эти тяжкие дни лета 1942 года [47] горемычные солдатки выходили там на баз и, загородив глаза от солнечных лучей ладонью, с тревогой всматривались в даль, вслушивались в гул битвы на западе...

Противник, достигнув Воронежа и отбив наш контрудар, должен был повернуть на юг 4-ю танковую армию. Осуществить маневр достаточно быстро ему, однако, не удалось, поскольку советские войска связали эту армию своими оборонительными действиями. Наши настойчивые контратаки сорвали все сроки, намеченные гитлеровским командованием. Таким образом, на воронежском направлении героизм воинов, заставивших врага промедлить с наступлением, помог войскам Юго-Западного фронта избежать еще большей беды. Только через несколько дней, прикрываясь с востока Доном, танки противника достигли района Россоши. Отчетливо обозначился замысел немецкого командования — окружить главные силы Юго-Западного фронта в большой излучине Дона.

Вскоре Ставка разделила Брянский фронт на два — Брянский и Воронежский. Это значительно улучшило управление войсками, тем более что командующим Брянским фронтом был назначен генерал К. К. Рокоссовский, а Воронежским — генерал Н. Ф. Ватутин — выдающиеся советские полководцы. Они активизировали действия войск, и положение на этих фронтах стабилизировалось.

Особую важность в этой до чрезвычайности напряженной обстановке приобретала организованность отхода войск Юго-Западного фронта, твердость и гибкость управления ими. Противник превосходил наши войска в подвижности и маневренности, ему удавалось вклиниваться в наши боевые порядки, окружать отдельные части и соединения. А управление войсками оставляло желать много лучшего. Чтобы укрепить руководство Юго-Западного фронта, Верховный Главнокомандующий приказал направить туда начальником штаба опытного и обстрелянного штабиста генерала Павла Ивановича Бодина. Нового начальника штаба, однако, не пожаловали своим вниманием ни командующий, ни член Военного совета фронта, хотя Бодин хорошо знал свое дело и во многом способствовал улучшению управления войсками фронта. Несогласие не шло на пользу делу, тем более что положение на южном фланге советско-германского фронта становилось все более угрожающим. 6 июля 1942 года командующий Юго-Западным фронтом и член Военного совета, не предупредив начальника штаба, выехали на ВПУ — вспомогательный пункт управления — в Гороховке. ВПУ этот был плохо обеспечен средствами связи, там не было ни одного оперативного работника. Непонятный отъезд командующего фронтом резко ослабил его влияние на ход боевых действии. П. И. Бодин был вынужден спешно направить в Гороховку средства связи и офицеров-операторов.

В самый напряженный момент отступления с Юго-Западного фронта в Генштаб перестали поступать доклады об обстановке — их не было целые сутки. А враг наступал уже под Россошью, где наши войска пытались организовать оборону по южному берегу реки Черная Калитва. Операторы Генштаба сбились с ног, стремясь узнать, удалось ли остановить противника. Если нет и он форсирует реку, то возможен его прорыв на Кантемировку, и тогда обход главных сил нашего Юго-Западного фронта с востока станет фактом со всеми вытекающими последствиями.

Естественно, что такая неопределенность крайне нервировала стратегическое руководство. Вернувшийся с фронта А. М. Василевский выслушал раздраженные замечания Верховного Главнокомандующего, который требовал от Генерального штаба ясности о положении на фронтах, хотя мы и сами понимали, что оно грозит стать чрезвычайно тяжелым.

С уходом Н. Ф. Ватутина временное исполнение обязанностей начальника Оперативного управления Генштаба было возложено на генерал-майора П. Г. Тихомирова. Он буквально не отходил от аппарата Бодо, «выколачивая» у Бодина данные об обстановке.

«Примите все меры, чтобы скорее выяснить обстановку на вашем правом фланге, — телеграфировал он Бодину утром 8 июля. — Это [48] сейчас — один из основных вопросов, о котором беспокоится Ставка. И по этому вопросу больше всего с вами хотел говорить тов. Василевский. Когда надеетесь восстановить связь с ВПУ?»

Бодин отвечал сдержанно:

«Как только я добьюсь связи с ВПУ по проводу и выясню положение на р. Черная Калитва, я немедленно донесу вам... Перешел на посылку офицеров связи на самолетах и машинами во все места, откуда мне нужны данные».

Советское Верховное Главнокомандование прилагало огромные усилия, чтобы решительно поправить положение на Юго-Западном фронте. Там стояли две неотложные задачи. Во-первых, надо было любой ценой создать прочную оборону на правом фланге и остановить противника, не дать ему прорваться на Кантемировку. Это можно и нужно было сделать за счет собственных сил фронта, поскольку от вражеских ударов пострадали в основном две правофланговые армии — 21-я и 28-я, а остальные отводились более или менее планомерно. Во-вторых, требовалось особенно прочно обеспечить стык Юго-Западного и Южного фронтов, так как их фланги расходились в районе Миллерово и враг мог использовать брешь для охватывающего маневра. Над этими задачами и работали в Генштабе направленцы Юго-Западного и Южного фронтов.

А. М. Василевский буквально разрывался между Ставкой и Генеральным штабом. Его энергия была поистине неисчерпаема. Он требовал, советовал, передавал личные распоряжения Верховного Главнокомандующего. 8 июля вечером он сообщил на фронт, что И. В. Сталин учел просьбы Военного совета Юго-Западного фронта и санкционировал назначение генерала Д. Н. Никишева командующим 57-й армией. Затем Александр Михайлович продиктовал: «В то же время товарищ Сталин приказал передать. что «укрепление в настоящий момент правого фланга фронта с тем, чтобы во что бы то ни стало приостановить дальнейшее продвижение противника на юг — чем создается исключительная угроза не только армиям Юго-Западного фронта, но и Южному фронту в целом, — является основной задачей Военного совета фронта». Если это сделано не будет, то Ставка вынуждена будет принять самые решительные меры, вплоть до предания суду».

Решительный тон Верховного Главнокомандующего ничего хорошего не предвещал, но положение на фронте не улучшалось. Утром 9 июля А. М. Василевский снова связался по телеграфу с П. И. Бодиным. Новости были неутешительны. Танки и пехота противника прорвались между Россошью и Ольховаткой, форсировали Черную Калитву и устремились на юг.

П. И. Бодин докладывал обстановку в Генштаб уже с нового командного пункта, размещенного в Калаче. Маршал С. К. Тимошенко по-прежнему находился на вспомогательном пункте управления в Гороховке — в четырех с половиной часах езды на автомашине от Калача. Бодин даже пожаловался:

«Всю сложность обстановки, какая назрела у нас, передать маршалу шифром по радио или с офицером связи не удается и невозможно. Доложил свои соображения тов. Хрущеву. Мы пришли к выводу о необходимости приезда маршала на основной КП. Ответа не получили, но через лиц, прибывших от маршала, узнали, что с приездом на основной КП он не торопится. Его отсутствие не позволяет проводить все неотложные мероприятия по проведению решения в жизнь с должной быстротой и решительностью... Время идет, обстановка будет усложняться, и хотя все мероприятия уже проводятся, но без доклада маршалу. У меня есть определенные опасения, что это дело добром не кончится. Считаю необходимым со стороны Ставки дать нужные указания».

А. М. Василевский, уточнив вопрос о стыке Юго-Западного и Южного фронтов, еще раз вернулся к указаниям Ставки:

«...Я их передавал вчера, повторил сегодня... и вновь повторяю, что Ставка категорически требует принятия самых решительных мер к усилению вашего правого фланга, чего, к сожалению, оказывается, до сих пор еще не сделано. Какие еще указания Ставки вам нужны?» [49]

П. И. Бодин заверил, что все распоряжения о перегруппировках войск в связи с новой обстановкой уже отданы. Затем он еще раз сказал, что будет «для пользы дела более удобным управлять фронтом в сложившихся условиях с основного КП, отказавшись от ВПУ. По этому вопросу прошу указаний командования — командованию фронта».

«Товарищ Бодин! — ответил Василевский. — Если это необходимо, можете передать командующему фронтом, что Ставка считает — в целях удобства управления командующему фронтом лучше быть на основном КП».

П. И. Бодин не замедлил передать командующему рекомендацию Ставки. Это помогло, и маршал перебрался в Калач. Только теперь командование фронта собралось на командном пункте, откуда было удобно управлять войсками в соответствии с развитием обстановки.

В полдень 9 июля И. В. Сталин лично связался с командующим по телеграфу и потребовал доложить обстановку на правом фланге фронта, соображения о плане действий и предложения о возможной помощи со стороны Южного фронта. С. К. Тимошенко доложил обстановку и сделал следующий вывод: «Из всего наблюдаемого войсковой разведкой и по данным авиации противник все свои танковые силы и мотопехоту устремляет на юго-восток, преследуя, очевидно, цель захлестнуть удерживающие рубеж обороны 28-ю и 38-ю армии, и тем самым грозит выводом своей группировки на глубокие тылы Юго-Западного и Южного фронтов». Командующий признал, таким образом, что над советскими войсками нависла огромная опасность. Он полагал, что за счет собственных возможностей фронт в состоянии только временно сдержать противника на направлении Кантемировка, Миллерово, но решительного отпора дать не сумеет, и просил дополнительные войска, особенно авиацию.

Серьезно обострилась обстановка и на Южном фронте. Гитлеровское командование нанесло мощный удар по правофланговым 37-й и 12-й армиям. Наступала лавина танков и мотопехоты 1-й танковой армии генерал-полковника Клейста, в состав которой кроме двух армейских входили три танковых корпуса, С воздуха их поддерживала сильная авиация.

Вскоре выявилось, что свои основные усилия противник направил в стык наших Юго-Западного и Южного фронтов и в обход с севера густонаселенных промышленных районов Донбасса, неудобных для танковых действий. Теперь замысел гитлеровского командования раскрылся в полном объеме: оно предполагало не только выйти на тылы Юго-Западного и Южного фронтов, но и рассечь наши войска, чтобы затем по частям уничтожить их.

Замысел врага был понятен, однако Южный фронт не располагал свободными силами, чтобы ему противодействовать или по крайней мере задержать продвижение неприятельских танков и мотопехоты. Генерал Р. Я. Малиновский, который командовал Южным фронтом, первоначально решил было остановить немецко-фашистские войска на рубеже Миллерово, Петропавловка, Черкасское. Но от этого решения пришлось почти сразу отказаться, поскольку более маневренные части противника опережали нас в выходе на этот рубеж. Южному фронту пришлось загибать северный фланг на восток, чтобы не дать врагу охватить этот фланг и прорваться в тыл.

Командующий просил Ставку помочь отвлекающими ударами со стороны Юго-Западного фронта и выделить дополнительно танки и авиацию, «чтобы раз и навсегда отбить охоту противнику двигаться между Доном и Донцом на мои глубокие тылы в общем стремлении на Сталинград».

Генеральному штабу стали ясны общее направление развития операций и стратегические намерения гитлеровского командования на южном фланге советско-германского фронта. Враг стремился выйти к Сталинграду и на Северный Кавказ и отсечь все наши войска на юге — эти районы становились теперь центром вооруженной борьбы на советско-германском фронте. Причем быстро изменить развитие событий в нашу пользу было не так-то просто. [50]

По мнению Генштаба, целесообразно было все наши силы, которые действовали от Лиски до устья Дона, свести в один фронт и подчинить его Р. Я. Малиновскому. Конечно, фронт занимал огромное пространство, но здесь был опытный, хорошо работающий штаб во главе с генералом А. И. Антоновым, и он, без сомнения, мог успешно управлять войсками.

О соображениях Генштаба А. М. Василевский доложил Верховному Главнокомандующему. Оказалось, что И. В. Сталин думает так же. И когда Р. Я. Малиновский во время переговоров упомянул о Сталинграде, Верховный Главнокомандующий продиктовал ему:

Так был создан Сталинградский фронт. В его состав входили три резервные армии, о которых уже говорилось, и 21-я армия. В последующем к ним прибавились 28, 38 и 57-я армии, 8-я воздушная армия и Волжская военная флотилия. С 23 июля вместо С. К. Тимошенко фронтом стал командовать генерал В. Н. Гордов, членом Военного совета был Н. С. Хрущев, начальником штаба остался генерал П. И. Бодин.

Мне теперь приходилось с утроенным вниманием следить за развитием обстановки: операции вот-вот могли перекинуться на Кавказ. Начальник Генштаба обратил внимание Верховного Главнокомандующего на то, что противник может появиться на Северном Кавказе и минуя район Ростова: форсирует Дон где-то под Верхне-Курмоярской или чуть западнее. И. В. Сталин приказал оборону левого берега Дона от этой станицы до устья возложить на Северо-Кавказский фронт. Однако [51] войска фронта ослабили, срочно передав на более опасное сталинградское направление Орджоникидзевское и Житомирское пехотное и Краснодарское пулеметно-минометное военные училища. На северокавказцев легли также многие другие задачи, обусловленные отходом войск Сталинградского фронта. В Генштабе на случай возникновения чрезвычайных обстоятельств рассчитали силы, которые можно было бы привлечь для обороны Кавказа, изучали вероятные варианты выдвижения и выгодные рубежи развертывания войск, мобилизационные возможности района и вообще все, что относилось к организации отпора врагу на Кавказе.

События продолжали развиваться неблагоприятно для нас. Вскоре главные силы 4-й немецкой танковой армии обошли с востока части наших 38-й и 9-й армий. Противник выдвинулся через Морозовскую до переправ через Дон у Цимлянской, где встретил противодействие слабо укомплектованных войск нашей 51-й армии. Одновременно танки противника с мотопехотой совершили рывок с севера на Лихую, Шахты и Новочеркасск, отрезая основные силы Южного фронта в Донбассе. Обстановка на этом фронте становилась все тяжелее, и 16 июля А. М. Василевский по указанию Ставки информировал командующего Северо-Кавказским фронтом, что «Южный фронт в ближайшие дни начинает отход с занимаемого фронта на рубеж южного берега р. Дон от Верхне-Курмоярская и далее по Ростовскому укрепрайону». Ответственность за удержание рубежа реки Дон оставлялась за Северо-Кавказским фронтом.

Глава 4.
Накануне Сталинградской битвы

Июль в 1942 году выдался знойный, сухой. Казалось, металл и камень плавятся под палящим солнцем. Нестерпимая жара стояла повсюду, но в оперативных сводках фронтов о ней сообщалось по-деловому коротко. Ведь главное-то было не в погоде. События на советско-германском фронте развивались по-прежнему неблагоприятно для нас. На юге враг рвался вперед. Следовало найти способы сорвать планы врага и разгромить его войска. Кабинеты нашей и гитлеровской ставок были тоже своего рода полем сражения, где противоборствовали умы стратегов. Многое зависело не только от количества и качества сил и средств каждой стороны, но и от того, какой из них удастся найти лучшие способы и формы вооруженной борьбы, которые в конечном счете смогут создать перелом в ходе войны. Это понимали все советские генштабисты и трудились самоотверженно, на пределе человеческих возможностей.

Верховный Главнокомандующий не сомневался, что основная задача вермахта оставалась прежней — захват Москвы. С учетом этого и Генштаб в июле 1942 года анализировал общую оперативно-стратегическую обстановку и события на южном фланге советско-германского фронта. Надо было решить, какое из двух направлений — на Кавказ или на Сталинград — главное. От этого решения зависели распределение войск и материальных средств, использование стратегических резервов, формы взаимодействия фронтов, характер подготовительных мероприятий и многое другое.

В Генштабе учитывали, что кавказское направление связано для противника с необходимостью преодолеть мощную горную преграду с относительно слабо развитой сетью удобных дорог. Прорыв нашей обороны в горах требовал больших наличных сил, а в будущем значительного пополнения войск людьми и техникой. Основное ударное средство противника — многочисленные танки могли разгуляться только на полях Кубани, а в горных условиях они теряли значительную долю своих боевых возможностей. Положение гитлеровских войск на Кавказе серьезно осложнилось бы и тем, что их флангу и тылу при благоприятных условиях мог угрожать наш Сталинградский фронт и войска, сосредоточенные в районе южнее Воронежа.

В целом Генштаб считал маловероятным, что свои главные операции гитлеровские войска развернут на Кавказе. По оценкам генштабистов, более перспективным для противника было сталинградское направление. Здесь местность благоприятствовала ведению широких боевых действий всеми видами войск и до самой Волги не было крупных водных преград, кроме Дона. С выходом противника на Волгу положение советских фронтов стало бы весьма сложным, а страна оказалась бы отрезанной от источников нефти на Кавказе. Нарушились бы и линии, по которым союзники снабжали нас через Иран.

А. М. Василевский, непосредственно работавший над анализом обстановки на фронтах в тесном содружестве с операторами, разведчиками и [53] другими генштабистами, доложил обо всех этих соображениях Верховному Главнокомандующему. Тот рассмотрел их с позиций угрозы Москве и согласился, что сталинградское направление следует признать главным.

Однако, как стало известно позже, немецко-фашистские стратеги главным направлением своих усилий считали Кавказ. Они планировали быстро ворваться сперва на Северный Кавказ, чтобы сильным танковым охватом захлестнуть и отрезать Южный фронт на Нижнем Дону, в районе южнее и юго-восточнее Ростова. По их расчетам, пока пехота будет уничтожать попавшие в петлю советские войска, подвижные силы вермахта стремительно ворвутся в предгорья Кавказа и устремятся по основным горным проходам к Черноморскому побережью, Баку и в Закавказье. Помогать им со стороны Керченского пролива станут переправленные из Крыма соединения 11-й армии. Предполагалось, что на труднодоступных путях через Главный Кавказский хребет успех обеспечат специально обученные горные соединения. А за Кавказом... За Кавказом гитлеровцам уже рисовались заманчивые перспективы успешного похода на Ближний Восток, для соединения с Роммелем, и в Индию.

Для выхода на Северный Кавказ и глубокого охвата Южного фронта противник предназначал главные силы группы армий «А», в том числе 1-ю танковую армию, много авиации и мотопехоты. 22 июля в районе Новочеркасска и Ростова враг пытался рассечь оборону 56-й армии и других войск нашего Южного фронта, опередить их с переправой через Дон и, непосредственно охватывая с востока, окружить и уничтожить. На большом участке фронта от Цимлянской (уже захваченной противником) до Ростова создавалось выгодное исходное положение для вступления гитлеровской армии на Кавказ.

Одновременно с походом на Кавказ ставка Гитлера планировала широкое наступление на Среднем Дону и Нижней Волге. На сталинградском направлении группа армий «Б», в состав которой входила 6-я немецкая армия, при поддержке большого количества танков 4-й танковой армии и авиации, а также войск сателлитов должна была оборудовать оборонительные позиции на реке Дон и в то же время нанести удар по Сталинграду, разгромить советские войска, захватить город и нарушить наши перевозки по Волге.

Задача была как бы комплексной: с одной стороны — подготовить оборонительные позиции, вероятно обеспечивающие фланг и тыл гитлеровских войск на кавказском направлении, с другой — захватить Сталинград.

Для того чтобы выполнить ее, немецкое командование намеревалось сначала окружить и вырвать из общего построения советских войск 62-ю армию. Это привело бы к возникновению широкой бреши в обороне Сталинградского фронта и позволило бы противнику выйти к Волге севернее Сталинграда. Одновременно подготавливался такой же прорыв южнее Сталинграда. В совокупности эти удары создали бы противнику благоприятные условия для еще большего окружения советских войск. Ведь в случае его прорывов к Волге все наши силы на этом направлении оказались бы под угрозой выхода им в тыл с севера и юга вражеских войск. Гитлеровцы ожидали поистине грандиозных последствий, поскольку советские войска были бы уничтожены и вся Нижняя Волга оказалась бы в их руках. Таковы были планы немецко-фашистского стратегического руководства.

Забегая вперед, напомню, что события на юге нашей страны пошли не так, как того хотел враг. Сказалась самоуверенность военной элиты, толпившейся вокруг Гитлера. Немецкие генералы считали, что предопределены не только окружение и разгром советских войск, отходящих за Ростов в степи Северного Кавказа, но и захват германскими войсками Черноморского побережья, района Баку и Закавказья. Гитлер и его клика ожидали, что среди народов многонационального Кавказа начнется междоусобица, рассчитывали если не на помощь этих народов, то на их сочувствие. Это, по мысли фашистских политиканов, открыло бы «зеленую улицу» оккупантам и тем самым привело бы к отпадению Кавказа от Страны Советов. В обозе вражеских войск уже тащились некоторые [54] недобитые белогвардейские князья и беки. Они должны была содействовать рейху в установлении власти на Кавказе. Надо ли говорить, что эти надежды с самого начала были обречены на провал.

Германские стратеги полагали также, что советское командование не сумеет своевременно организовать прочную оборону Кавказа и тем более сосредоточить большую массу войск на сталинградском направлении, чтобы создать угрозу тылу их кавказской группировки.

Опережая события, гитлеровская ставка решила, что для решения военных задач на юге имеющихся здесь сил вполне хватит. Поэтому она двинула 11-ю армию из Крыма не на Кавказ, а под Ленинград. Там эта армия была растрепана войсками Волховского фронта в августе 1942 года.

В конечном счете замыслы противника на юге не были обеспечены необходимыми силами и средствами, оказались проигрышными. Однако враг отчаянно боролся за их выполнение и доставил нам много неприятностей.

Пользуясь захваченной в свои руки инициативой, 6-я немецкая армия генерала Паулюса 17—22 июля наступала уже на сталинградском направлении. Она сбила наши передовые отряды на реках Чир и Цимла, подошла к переднему краю обороны главных сил на рубеже Клетская, Суровикино, Верхне-Курмоярская. Теперь противник практически начал выполнять замысел окружения и разгрома 62-й армии Сталинградского фронта, которой командовал генерал-майор В. Я. Колпакчи. Для этого по обоим флангам 62-й армии с 22 июля наносились мощные удары, сходящиеся в районе Калача.

Советские генштабисты относительно точно предвидели, как, куда и зачем станет наступать армия Паулюса. Анализ боев немецких передовых отрядов и последующие боевые действия показывали, что противник стремится прорваться к Волге. В Генштабе не сомневались, что гитлеровское командование будет действовать по канонам классического военного искусства и предпримет попытку захватить в клещи 62-ю армию, нанося удары с севера, из района Боковская, и с юга, из района Морозовская, по направлениям, смыкающимся под Калачом. Господство в воздухе обеспечивало противнику весьма серьезные преимущества.

В предвидении решающих событий, стремясь парировать замысел гитлеровского командования, а затем и сорвать его, Сталинградскому фронту поручили в самом срочном порядке сформировать 4-ю и 1-ю танковые армии в районах Иловля и Калач. Командующим 4-й танковой армией был назначен генерал-майор В. Д. Крюченкин, а 1-й — генерал-майор К. С. Москаленко.

23 июля крупные силы танков и пехоты противника вклинились в нашу оборону на правом фланге 62-й армии. С воздуха их поддержала мощная авиагруппа.

Результаты натиска вражеских войск на различных участках южного фланга советско-германского фронта были тщательно рассмотрены в Ставке советского Верховного Главнокомандования. Сталинградское направление признали особо опасным. Вечером И. В. Сталин связался по телеграфу с Военным советом фронта. Командующий фронтом генерал В. Н. Гордов доложил, что из 150 немецких танков, участвовавших в бою, 35 было подбито, но враг не остановлен. Не оставалось никаких сомнений в том, что гитлеровцы устремляются к Сталинграду.

И. В. Сталин потребовал сосредоточить на правом фланге девять [55] десятых всей авиации. «На диверсии и фокусы противника в районе Цимлы не обращать внимания и всю силу удара перенести, повторяю, на правый фланг фронта»,— приказал он и сообщил о силах и средствах, которые Ставка направляла в распоряжение фронта, об утверждении плана формирования 1-й и 4-й наших танковых армии.

Предвидя, что назревают важные события, Верховный Главнокомандующий направил на Сталинградский фронт в качестве представителя Ставки А. М. Василевского с небольшой группой офицеров, приказав ему разобраться в обстановке и оказать помощь командованию фронта.

Обстановка в полосе 62-й армии становилась все более острой буквально на глазах у начальника Генерального штаба. Противник продолжал нажим и на участке Клетская, Евстратовский сумел добиться заметных успехов: прорвался в глубину обороны и окружил две наши дивизии. Обойдя основные силы 62-й армии, враг приблизился к Дону. Это грозило нам новыми, еще более тяжкими неудачами и прорывом гитлеровских войск к Сталинграду.

А. М. Василевскому совместно с командованием фронта пришлось принять вынужденное, но в той обстановке единственно правильное решение: немедленно провести контрудар еще не закончившими формирование силами 1-й и 4-й танковых армий. Время было дороже всего. Промедлишь, упустишь его — противник форсирует Дон и закрепится на достигнутом рубеже. Тогда уж столкнуть его обратно будет чрезвычайно трудно.

Командующие танковыми армиями получили приказ действовать без промедления наличными силами, разгромить вклинившегося в наши боевые порядки противника и восстановить оборону. Задача состояла в том, чтобы ударами с севера и юга подсечь под основание клин фашистских войск. Уже в 10 часов 25 июля в наступление пошел один из корпусов 1-й танковой армии К. С. Москаленко. За ним вступали в дело другие ее силы. Войска армии, действуя очень решительно, заставили противника перейти к обороне, а затем и отступить, С рассветом 27 июля нанесла удар 4-я танковая армия В. Д. Крюченкина, которой активно помогали пехота и артиллерия 62-й и 64-й армий...

Для Генерального штаба эти дни, как, впрочем, и все другие, были крайне напряженными. Я теперь с головой погрузился в свою основную работу. Враг вышел на порог Северного Кавказа. 24 июля наши войска оставили Ростов. На Нижнем Дону началась оборонительная операция [56] войск Южного и Северо-Кавказского фронтов. Враг здесь обладал превосходством над нашими войсками в танках и авиации, а следовательно, в подвижности и маневренности. Никаких серьезных, подготовленных к бою оборонительных рубежей южнее Ростова у нас не было.

В Генштабе остался за главного генерал П. Г. Тихомиров. Верховный Главнокомандующий потребовал, чтобы он доложил, где и как, по его мнению, следует строить оборону Кавказа. Мы в Оперативном управлении, рассчитав все и взвесив, пришли к выводу, что с танками противника в кубанских степях бороться будет трудно, тем более что на Северном Кавказе у нас имелось много конницы и мало противотанковых средств, а подходящих естественных рубежей для организации обороны поблизости не было. Поэтому мы считали, что строить оборону надо по реке Терек и предгорьям Кавказского хребта.

И. В. Сталин приказал запросить мнение командующего Северо-Кавказским фронтом С. М. Буденного и члена Военного совета адмирала И. С. Исакова. Они ответили: «Главной и основной линией обороны должны быть река Терек и Кавказский хребет. Для обороны военно-морских баз — Новороссийск, Анапа, Туапсе — 47-ю армию с отдельным стрелковым корпусом подчинить в оперативном отношении Черноморскому флоту». Таким образом, точки зрения совпали. Кроме того, мы предложили ряд мероприятий, связанных с формированием на Кавказе резервов, с организацией снабжения войск через Каспийское море и по суше, с выделением фронту авиации, а также с другими насущными для обороны Кавказа делами.

Организовав контрудар танковых армий на Дону, А. М. Василевский прилетел в Москву и доложил Ставке свои выводы и предложения относительно Сталинградского фронта. Но пока он летел, на земле уже произошли изменения: противник локализовал развитие нашего контрудара. В ночь на 26 июля И. В. Сталин приказал Александру Михайловичу лично связаться со Сталинградским фронтом и передать строгое предупреждение:

«Ставка категорически требует от Военного совета фронта... сделать все, чтобы немедленно ликвидировать прорвавшегося противника и восстановить положение».

26 июля Верховный Главнокомандующий приказал Василевскому передать фронту еще более резкую директиву:

Ответа командования фронта А. М. Василевский долго ждал у аппарата, но генерала В. Н. Гордова, находившегося в войсках 62-й армии, не смогли сразу найти. Ответ пришел чуть позже — командование заверило Ставку, что все ее указания будут выполнены.

Нужно сказать, что Верховный Главнокомандующий, видимо, чувствовал недостаточную обоснованность чрезвычайно резкого тона этой директивы. Дело в том, что непосредственно на поле сражения противник обладал превосходством, особенно в танках и авиации. В состав Сталинградского фронта тогда входило 38 дивизий. Половина из них — по 6—8 тысяч человек, а остальные всего по 1—3 тысячи человек. Этим слабым соединениям пришлось воевать на фронте протяженностью 530 километров. Всего фронт имел 187 тысяч человек, 360 танков, 337 исправных боевых самолетов, около 7900 орудий и минометов, а противник — 250 тысяч человек, почти 740 танков, 1200 самолетов, 7500 орудий и минометов. Соотношение сил, таким образом, было в пользу противника: в людях — 1,4 :1, орудиях и минометах — 1:1, танках — 2:1, самолетах — 3,6 : 1. Поэтому, чтобы выполнить задачи, выпавшие на долю фронта, от каждого воина требовалось чрезвычайное напряжение сил. [57]

Верховный Главнокомандующий принял к сведению заверения Военного совета Сталинградского фронта в том, что директивные указания Ставки будут выполнены, но все же счел нужным снова направить Александра Михайловича в самое горячее место советско-германского фронта: этого требовали обстоятельства. В час ночи 27 июля 1942 года начальник Генерального штаба уже был на пункте управления Сталинградского фронта.

Затем Верховный Главнокомандующий велел подготовить особо строгий приказ: потребовать, чтобы войска безусловно удержали занимаемые ими рубежи. Дальнейший отход на восток, по его мнению, грозил стране тяжкими бедами. И. В. Сталин продиктовал основные положения приказа и распорядился, чтобы Генеральный штаб тщательно контролировал его неукоснительное выполнение войсками.

Приказ этот, на мой взгляд,— один из наиболее интересных и важных документов войны. Он рисовал точную картину общего положения на фронтах, состояния противника, ставил советским войскам неотложные задачи. Общее положение страны оценивалось кратко и выразительно: «Наша Родина переживает тяжелые дни». В приказе требовалось: «...в корне пресекать разговоры о том, что... у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог... Пора кончить отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв». Далее говорилось, что войска должны остановиться на занимаемых ими рубежах, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это ни стоило (выделено мной.—С. Ш.).

Очень дальновидной была формулировка, касающаяся состояния противника и характера ближайшего этапа войны. Она может служить примером глубокого стратегического предвидения: «Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев,— это значит обеспечить за нами победу... Можем ли выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов».

Причины неудач на фронте в каждом конкретном случае были, конечно, свои. Однако приказ выделял то общее, что касалось всех воинов, подчеркивал самое неотложное: «Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину...»

Приказ содержал много практических требований. Приведу одно из них, думается, весьма существенное: «Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования».

Для ставки вермахта настал час важного решения. Предстояло определить, куда в условиях осложнившейся обстановки на Дону следует устремиться главным силам войск на южном фланге: на Кавказ или к Волге? Гитлеровские стратеги решили: на Сталинград! Логическим следствием их решения был крутой поворот на Сталинград с плацдарма у Цимлянской 4-й немецкой танковой армии, ранее нацеленной на Кавказ.

Многие буржуазные историки и особенно бывшие генералы гитлеровской армии рассматривают это решение как личную ошибку «профана» Гитлера. Однако дело обстояло совсем не так. Гитлеровское командование теперь расплачивалось за переоценку своих возможностей, за грубое пренебрежение таким мощным противником, каким была Советская Армия, за то, что не предвидело возможности создания советским стратегическим руководством на сталинградском направлении сильной группировки войск, таящей смертельную угрозу для армий вермахта, нацеленных на Кавказ.

Положение, возникшее в конце июля на южном фланге советско-германского фронта, означало, что при всех условиях противник одновременно с операциями на Кавказе должен был ломать и нашу оборону на сталинградском направлении. Хотя самонадеянный враг полагал, что предотвратить оккупацию Кавказа нам уже не удастся, он не мог не отдавать себе отчета в том, что оставлять Сталинградский фронт на фланге группы армий «А» довольно опасно.

Заметим, что решение одновременно наступать на Кавказ и на Сталинград имеющимися силами было, безусловно, ошибкой противника. Итог достаточно хорошо известен: был создан перелом в ходе войны в нашу пользу. Однако, чтобы этот перелом стал фактом, нашей армии пришлось преодолеть много тяжелых испытаний.

В Генштабе прикинули возможности управления войсками в районе Сталинграда. Протяженность линии фронта здесь была значительной, а действия противника могли развернуться не только на Сталинград, но и южнее. В состав Сталинградского фронта включили 51-ю армию, которая оборонялась за Доном, к югу от Цимлянской. Посчитали, что будет лучше, если на сталинградском направлении станет действовать не одно фронтовое объединение, а два. В этой мысли укрепились, когда узнали, что 4-я танковая армия противника поворачивает на восток. 5 августа Ставка отдала директиву разделить Сталинградский фронт на два фронта — Сталинградский и Юго-Восточный. Разграничительная линия прошла по стыку между 62-й и 64-й армиями от Морозовской через Верхне-Чирскую на Сталинград (последний пункт для Юго-Восточного фронта включительно).

6 августа противник, подтянув и перегруппировав силы, перешел в наступление. Удары приходились по северному и южному флангам советских армий, обороняющихся западнее Дона. Замысел немецко-фашистского командования — отрезать 62-ю и 64-ю армии от Сталинграда — был для Генштаба ясен, но противодействовать ему было пока нечем: резервы еще не подошли. В полосе Сталинградского фронта создалось тревожное положение, враг овладел переправами через Дон. Командование фронта выразило серьезные опасения за устойчивость обороны.

В Генеральном штабе произошла очередная смена начальника Оперативного управления. Произошло это так. Примерно в те же дни, когда готовился приказ № 227, Верховный Главнокомандующий велел генералу П. Г. Тихомирову подумать над причинами неудач под Харьковом. Он добавил, что командованием всех степеней были допущены тогда ошибки и надо, чтобы их не повторяли другие. Тихомиров засел за подготовку проекта директивы. Мне в числе других офицеров тоже пришлось представлять ему данные за Южный фронт, войска которого теперь были влиты в состав Северо-Кавказского фронта и вели тяжелые оборонительные действия к югу от Ростова на моем, так сказать, направлении. В качестве материалов для директивы были использованы донесения фронтов, сведения о потерях, ленты телеграфных переговоров и другие документы.

Неизвестно, каким хотел видеть И. В. Сталин проект директивы о причинах наших неудач на юге летом 1942 года. Но тот вариант, который был подготовлен, ему не только не понравился, но и был расценен как вредный. Верховный Главнокомандующий ходу ему не дал, а автора велел от руководства Оперативным управлением освободить, а затем и вовсе откомандировать из Генерального штаба. В сентябре 1942 года Петр Георгиевич был назначен заместителем командующего 42-й армией Ленинградского фронта. Обязанности начальника Оперативного управления легли на плечи генерал-майора В. Д. Иванова.